(no subject)

Мастер, слушай, мой старый потрёпанный мир погнут, порван, совсем испорчен, он дымится, шипит и сползает по стеночке, обездвижен и обесточен, видишь, там слишком много расшатанных болтиков и разорванных проводочков...
Я его сотни раз разбивала вдребезги и клеила из кусочков, подбирала ошмётки, вязала узлы и мотала на стыках скотчем.
И ведь он каждый раз приживался, слышишь, сжимался тугим комочком и ютился там где-то под рёбрами, рядом с сердцем и бился даже, разрастался до самых колючих звёзд сквозь терновники игл-этажек, разливался фарфоровым круглым солнцем по донышкам чьих-то чашек...
а теперь он бледнеет и испаряется, рассыпается на лучи, вянет, вязнет в слепой паутине ночи, замирает и не стучит,
не звучит, не фальшивит даже, слышишь гаснет, совсем молчит, будто тает, стекает каплями, жидким воском с больной свечи,
страшно то — не болит нисколечко, понимаешь совсем не горчит. я свой мир разбираю на мёртвые кирпичи, распускаю петлю за петлёй... нет, чинить больше нечего, просто сматывай ниточки и молчи, а если устанешь затягивать винтики и подбирать ключи, я научу тебя резать весну на ломти энергий чи так мягко, чтоб можно её даже мазать на тосты (для тебя это слишком затянуто, путано и непросто),
видишь, теперь я твой дряхлый паяц, твой печальный немой апостол - я умею ходить сквозь стену из дождя, красить сны, отключать экватор... я теперь собираю себя по частям из цветных лоскутов, снежных хлопьев и облачной ваты;
мастерю себе заново мир, чтоб на вырост, чтоб воздушный, смешной и крылатый...
только он пластилиновый, ты понимаешь, он туманный, большой и тягучий, он не бьётся, совсем не ломается, слышишь, громоздится тяжёлой тучей;
он теперь с каждым днём проростает мне в душу, всё стремительней и ядовитей...
Мастер, слышишь, пришли мне случайных осколков, ржавых звеньев, оборванных нитей... или я растекусь здесь нечаянной каплей, странной надписью в сером граните.